Меню Закрыть

О смирении, терпении и любви

…Вот так заходишь  каждый день в метро, утро, теснота, неудобство. Настроение никакое, лицо оскаленное, кругом бардак, жарко и чем-то нехорошо «пахнет».

Едешь на эскалаторе, слева народ спешно спускается, о куртку твою трется. Внизу поток встречный, все куда-то спешат, поезд громыхает и бурчит. Бук-бук-бук-пшшш…

Ищешь глазами на потолке нужное тебе направление, а сзади все толкаются, ругаются…

— Чё встал, шевели копытами, идиот, — доносится до тебя шипение  какой-то тетки.

И чувствуешь сам, как сердце твое зашипело и задергалось. Хочется что-то ответить, такое же обидное и острое. Но не судьба: собеседница уже испарилась в толпе. А сердце-то шипит.

Брови нахмурены, взгляд сердитый, мол, «не подходи — убью». Идешь твердой, уверенной и «злой» походкой, никого не замечая. Трешься о чужие куртки, даже толкаешься иногда. И все это с суровой миной на лице.

Поезд приходит, ты в него врываешься, будто идёшь  на  таран. Народу много, держаться смысла нет — не дотягиваешься до поручней. Поезд разгоняется, иногда дёргает сильнее, равновесие потеряешь, кому-то на ногу наступишь, так в свой адрес сразу такого наслушаешься! А ты стоишь с угрюмым лицом и как будто ничего не замечаешь, злой, как змея. Тебе до конечной, ехать долго, вагон с каждой остановкой пустеет, вот и места свободные появляются кое-где. Вот и с тобой рядом что-то освободилось. Занял. Сидишь. Руки в карманы. Лицо хмурое. На следующей остановке заходит народ всякий, а ты и внимания не обращаешь, сидишь себе и в ус не дуешь. Включаешь телефон, достаешь наушники, смотришь всякую ерунду и ни на кого внимания не обращаешь.

— Конечная не скоро, мне на конечную, я с другого конца еду, я место себе заслужил, — сам себе в уме проговариваешь, как будто оправдываешься перед кем-то.

Все… твоя… Выход. Работа, день, работа, обед. Достаешь телефон, а там  на новостной стене у тебя выпуск новый, священник какой-то, очередной видеоблог. Смотришь, не вникаешь, жуешь какую-то лабуду. Доел. С экрана  священник говорит про смирение, любовь, терпение, про дела добрые. Про себя думаешь: «Да, дела добрые надо совершать, да когда их совершать-то? Вот прям хочется совершить доброе дело какое-то, а где сил и времени для  него взять-то? Смирение, любовь, терпение — звучит красиво». Вот думаешь. Сейчас сотворю что-нибудь доброе хорошее, люди увидят, похвалят. А смирение и терпение? Да в чём их проявить — то? Чай, не барышня я кисейная, не в средневековье живем. Вот был бы я графом каким или князем, имел бы вотчину, тысячу душ крестьян крепостных, вот тогда я бы пред Богом столько  добрых дел сотворил!

 Да  и было бы у меня сейчас денег много, я бы их и туда, и сюда, и там на всякую благотворительность, и на храм. Вот это я понимаю, дела добрые.

 Да что там смирение, терпение… их  и проявить в наше время негде, да и нельзя, пожалуй, — затопчут братья по разуму.  А  я и терпелив, в общем-то. Встаю из-за стола. Беру поднос, несу в моечную, а там очередь — человек 10. Ну, прям как назло. А поднос тяжелый: поел сегодня вдоволь, — держу его одной рукой, во второй портфель. Руку тянет уже. А там, в начале очереди, затор какой-то, посудомойка ушла куда-то. Всёёёё, опять сердце стервенеть начинает. Шипит, ерзает. Так и хочется выкрикнуть: «Ну, в чем проблемы? Давайте там быстрей, а? Тяжело, блин».  И тут как будто откуда-то из подсознания слово одно выскакивает – «терпение». За ним второе – «смирение». Сердце вдруг становится тише, еще тише, еще… Думаешь про себя: ну, наверное, что-то случилось, она  ведь не специально ушла, чтобы очередь создать.

Ставлю портфель на пол, беру двумя руками поднос и жду. И как-то легко вдруг стало. Думаю: и чего это я так взъелся, хммм? С перерыва ещё не опаздываю. В столовой музыка приятная звучит… Через несколько минут в окошке появляется посудомойка,  бледная, заплаканная. Вот же… Какой  же  я гад-то? У нее случилось что-то, несчастье какое-то, а я её своим ядом поливаю тут. Тьфу.

Рабочий день закончился, пора домой. Снова метро, снова все толкаются. А у меня в мыслях  все  терпение, смирение, любовь. Думаешь: ну, все же хотят поскорей домой, кто к деткам, кто к жене, кто к родителям. Конечно, они спешат, толкаются. Ведь и я тоже такой же. Я же тоже хочу скорей домой. И я толкаюсь. Спустился. Иду, чуть не натыкаюсь на парня, стоящего в центре зала. Еле затормозить успел, чтоб не врезаться в него. Стоит на потолок смотрит и щурится. Про себя на ломаном русском повторяет: «Университет, университет».

— Это вам на право, — говорю, — надо идти.

— Спасибо.

— Да не за что.

Иду дальше. Настроение замечательное, прям петь хочется. Иду к поезду. Малость запоздал, а мужчина какой-то стоит, дверь рукой придерживает и кричит мне: «Давай скорее, успеешь». Только забежал, двери сразу сомкнулись. Народу много, но как будто не тесно. Через остановку место рядом освободилось. Сесть что ли? Да нее. Пусть лучше дядька тот сядет, который мне дверь придержал. Хмм, не садится. Ну, и я не буду, на работе насиделся. Смотрю на лица пассажиров вагона. У всех настроение разное: кто едет улыбается, кто читает, кто разговаривает. В углу сидит какой-то тип, хмурый такой, брови свисли, челюсть напряжена. Смотрит вдаль. В глазах  только недоброжелательность. Стою и думаю: «Кошмар, и чего же тебя так распирает-то? Все же так хорошо, вокруг столько людей хороших, радостных». И тут до меня доходит — так это ж я! Ну, конечно, не в прямом смысле, а в том, что утром я был точно таким же. Вот и смотрю на него, любуюсь. Он как зеркало для меня. Смотрю на него — себя, а в уме лишь — терпение, смирение, любовь.

Top